Как это было

«ТАКОГО ЗАБИТОГО ЗАЛА, КАК НА ЧЕРНОБЫЛЬСКОМ КОНЦЕРТЕ ЛЕОНТЬЕВА, Я В ЖИЗНИ НЕ ВИДЕЛА!»

— Культурная программа в Чернобыле началась сразу после аварии: там выступал и Ансамбль песни и пляски Киевского военного округа, и Игорь Крикунов с театром «Романс», и Александр Злотник от Музыкального фонда композиторов, -рассказывает Наталья АБРАМОВА, работавшая завотделом советской песни и развлекательных программ главной музыкальной редакции Гостелерадио УССР. — Но эфириться мы начали, только когда поехал Иосиф Кобзон.

— Иосиф Давыдович выступал 1 июня 1986 года, а я был в Чернобыле 30 или 31 мая, — вспоминает Александр ЗЛОТНИК. — Как только вернулся домой, он позвонил мне: «Ты как?». — «Живой. Хотя брюки замерили: фонило — будь здоров». — «Ну ладно. Завтра я еду». После того я раз восемь перед ликвидаторами выступал, и фотографии остались. Но «корочек» чернобыльских нет, кто о них думал? Ездили, давали концерты, сколько нужно, и все.

— Концерт Кобзона шел долго — часа четыре, в эфир пошел только час, — продолжает Наталья Абрамова. — Тем не менее к нам сразу обратилось ЦТ: запись показали на весь Советский Союз. С этого, собственно, и началась серия концертов «Встречи в Чернобыле». После Иосифа Давыдовича для ликвидаторов пели многие исполнители и коллективы, в их числе Николай Гнатюк, Валерий Леонтьев, ВИА «Кобза», Государственный оркестр радио и телевидения с Назарием Яремчуком и Алла Пугачева.

— Насколько я знаю, ее концерт тоже по ЦТ шел…

— Да. Только Кобзона и ее. Затребовали еще и Леонтьева, но недели через две-три после эфира пленку с его выступлением размагнитили. Я была редактором концерта, пошла в архив, чтобы взять запись и отправить в Москву, но ничего не нашла.

— По словам очевидцев, концерт был уникальный: более семи тысяч зрителей!

— Считать никто не считал, но народу было полно. Когда Валерий подъехал к Чернобыльскому дому культуры, дверь машины не смог открыть, так плотно обступила толпа! На нас люди тоже со всех сторон напирали: «Помните, мы помогали вам аппаратуру устанавливать? Проведите на концерт!». Впустить всех желающих в зал было невозможно: ДК оказался полуразваленным клубом деревни Нью-Васюки, маленьким, мест на 300-350, а под стенами собрались тысячи!

— Звукорежиссер говорит: «Тамара, иди на сцену, проверь микрофоны», — вспоминает Тамара ПАВЛЕНКО, в 1986 году — заместитель главного редактора главной музыкальной редакции. -Зашла я в помещение и чувствую: с меня просто льет вода! Потому что август, жара, тучи разгоняли… А зал! Такого набитого зала, как на том концерте Леонтьева, я в жизни не видела! Поняла, что люди задохнутся, в конце концов, окна ведь заколочены. Говорю: «Здесь мужчины есть?». — «Да!». — «Тогда откройте окна!».

Мужские руки тут же потянулись, рванули эти гвозди, и окна распахнулись. После этого ко мне подбежала какая-то женщина, из партийных руководителей: «Что вы наделали? Да вы знаете, какой на улице фон? Пусть бы люди хотя бы два-три часа без этого посидели!». Тогда верили, что в помещении радиации меньше, чем на открытом пространстве…

— Клуб находился далеко от аварийного реактора?
— Нет, за километр-полтора. Но мы не осознавали, наверное, всей опасности. Ехали с Валерием в одной машине, вслед за группой, и немного опоздали. Когда до места добрались, оказалось, ребята уже переоделись, получили респираторы, а нам — даже артисту! — не хватило.

Но чувства страха ни у кого из музыкантов я не заметила. И сама не боялась, пока ко мне мужчина из местных не подошел. «Женщина, — говорит, — вы с ума сошли? Чего без костюма ходите? Вас в этой одежде отсюда не выпустят!». Я не выдержала: «Знаете, что? Чем нотации читать, лучше пошли бы воды принесли — нам здесь ни попить, ни поесть толком не дали». Он ушел, через полчаса вернулся с бутылкой минералки и защитным костюмом.

В тот день я поняла, как нужны были чернобыльцам эти концерты. Чтобы зрители, не попавшие в клуб, увидели Леонтьева, на автобусах установили мониторы, но и этого оказалось недостаточно. Стою возле автобуса, подходят двое ребят — черные, как земля, худющие: «Здравствуйте. Мы дозиметристы, работали, только закончили, поэтому в зал не попали. Помогите!». Я на них гляжу: «Боже, ну как я вам помогу? Охрана у каждой двери, в зал никого не пускают, потому что некуда». А они: «Да что же мы, не люди, что ли? Списали нас?». Иду, стучу кулаком в дверь: «Откройте, телевидение!». — «Что такое?». — «Ребята, брат родной, пустите!». И одного проталкиваю. Кое-как вошел, я тогда второго. Охранник все понял: «Да пошла ты!» — и дверью по рукам… Мог руки отбить, если бы не отскочила. Испугалась, конечно, но не ушла, еще громче кричу: «Пустите брата, прошу вас!». Он не выдержал, открыл, и второй парень на концерт попал. Дай Бог, чтобы этот концерт не был последним в его жизни…

— Валерий Яковлевич видел, сколько людей под окнами, -рассказывает режиссер концерта «Встречи в Чернобыле. Валерий Леонтьев» Александр КОСЯЧЕНКО, — и видел, как они смотрят, как хотят попасть в зал: часа три, пока шел концерт, стояли и не расходились! Вот и решил похулиганить: на песне «Зеленый свет», в проигрыше, выпрыгнул в окно. Оббежал ДК, потом его подхватили на руки, донесли до дверей и буквально втолкнули в зал.

— Такого еще никто не делал! — говорит Наталья Абрамова. — Программу мы обсуждали с музруководителем его коллектива Юрием Варумом, и ни о каком прыжке речь не шла. Валерий перед самым концертом все продумал, обошел дом, осмотрел окошечки. А потом — раз, фрамугу вынес и на улицу сиганул! Толпа увидела и не отпускает, обнимают, руку жмут, плачут… На концерте ему даже цветы пытались дарить — какие-то астры. Знающие люди мне советовали: «Скажи, чтобы не брал ни в коем случае!». Валерий и сам догадывался, но куда деваться: нельзя людей обижать. Взял, конечно, а потом куда-то аккуратненько положил.

«НИЧЕГО СТРАШНОГО НЕ СЛУЧИЛОСЬ, НЕ НАДО ПУГАТЬ ЛЮДЕЙ» — БЫЛА УСТАНОВКА»

— Как думаете, отказаться от поездки Валерий мог?
— Все могли. Ни его, ни Кобзона, ни других артистов на аркане никто не тащил. И нас не заставляли — лишь предлагали поехать. Но мы понимали: здесь плохо, а там еще хуже. И потом, кто-то же должен был поддержать людей, верно?

— Сразу после концерта в Чернобыле Валерий Яковлевич выступал в поселке ликвидаторов Зеленый Мыс, — рассказывает организатор концертов Галина ТРЯНОВА, бывший секретарь Припятского горкома партии и начальник Чернобыльского штаба. — Его никто не заставлял, мы просто позвали, и он решил, что это действительно нужно. Начал в полночь и закончил под утро, общался со зрителями, выполнял все заявки, отвечал на вопросы… Огромная толпа — четыре тысячи человек — не расходилась, даже когда рассвело. Люди стоя аплодировали и скандировали: «Ва-ле-ра!».

— Какие меры безопасности вы принимали, чтобы оградить себя от радиации?
— На выезде из закрытой зоны колеса автомобилей мыли — вот, собственно, и все, — говорит Александр Косяченко. — Душ не принимали. Кто-то переодевался, кто-то ехал домой в чем был. Живы, и слава Богу.

— Знаете, какое средство считалось наиболее действенным? -спрашивает Александр Злотник. — Самогон! Это был самый дефицитный продукт в закрытой зоне. Трехлитровую банку продавали за 300 рублей, и находились покупатели.

— Нам еще советовали по 250 граммов каберне выпивать, — улыбается Наталья Абрамова. — Но только после поездки, не до! А что касается масок защитных… Не у всех они были. И дышать в них было невозможно, поэтому не все хотели их надевать. Помню, группе дали белые респираторы, а одному парню — розовый. Он добросовестно надел и ходил, пока кто-то из чернобыльцев не поинтересовался: «А чего ты в розовом?». — «Ну, какой выдали, тут не до различий…». — «Да просто розовые — уже использованные».

— Как руководство объясняло вам суть происходящего, как нужно было преподносить ситуацию зрителю?
— А все хорошо! «Ничего страшного не случилось, не надо пугать людей» — такая была установка. Сразу после аварии, если помните, были первомайская демонстрация и велогонка мира. Артистов «пугать» тоже запрещали: пускай спокойно работают…

— Мы снимались после Леонтьева, он был в конце августа, а мы в сентябре, — вспоминает художественный руководитель ансамбля «Кобза» Евгений КОВАЛЕНКО. — И ездили регулярно до 1993 года, пока врачи не запретили: у нашего гитариста начались проблемы со щитовидкой. Удостоверения получили с большим-большим трудом, чиновники вообще говорили: «А за что вам?». Документы еле нашли, потому что командировку, как правило, выписывали не на артистов, а на водителя автобуса, который их возил.

О том, как опасны поездки, нам ничего не говорили, мы догадались сами. До сих пор помню эту мертвую, нежилую зону, брошенные хаты и яблони с потрясающе красивыми спелыми яблоками, которые, как выяснилось, нельзя было рвать…
Однажды выступали перед сотрудниками банно-прачечного комбината, которые дезактивировали все, так они сидели в марлевых повязках, а нам повязок не дали. Это был концерт, на который приехали Кобзон, Таривердиев, Быстрицкая. Я спрашивал: «А почему мы все без повязок?». — «Ну вы же артисты, зачем они вам?».

Но потом кому-то из наших захотелось в туалет, а туалет какой? Скворечник в кустах. Парень говорит: «Я быстренько сбегаю». И сразу такой крик поднялся! «Куда ты побежал? Нельзя по траве ходить, она заражена! Вон там кривая тропинка, только по ней можно…». Потом еще был случай. Мы находились возле радиорелейки, а это такая зона, что невооруженным глазом видно реактор: он в сотне метров. И вдруг подходит косуля. Я взял кусочек хлеба, несу ей, думаю, дай косульку подкормлю. Она идет ко мне. Хлебушек взяла, два раза пожевала, упала и умерла… Теперь представляете, какую дозу облучения получили люди?

«ЧТО МНЕ ЛУЧШЕ НАДЕТЬ?» — СПРОСИЛА ПУГАЧЕВА. «ТО, ЧТО ПОТОМ НОСИТЬ НЕ БУДЕТЕ»

— Выступать перед чернобыльцами наверняка было непросто. Какие песни вы им пели?
— Когда отдыхали, кушали в столовой, ребята подходили и просили исполнить что-нибудь бардовское или зарубежное. А на концертах — традиционный украинский репертуар.

— Артисты работали два-три часа, а телеверсия длилась час, от силы — час 15, — продолжает Наталья Абрамова. — Поэтому перед каждым концертом мы обсуждали, что будет снято и показано. И, естественно, приходилось считаться с мнением телевизонного руководства. После «Кобзы» в Чернобыль поехала Алла Пугачева, мы благополучно сняли концерт, но когда начальство увидело, что она пригласила на танец молодого лейтенанта, меня отчитывали, как школьницу: «Что это за программа? Она на костях танцует!».

Выйдя на сцену, Алла Борисовна сказала чернобыльцам: «Я понимаю, вам тяжело, вы рискуете жизнями, здоровьем. Но я не хочу, чтобы вы об этом думали. Отдыхайте, отвлекитесь!». Эти слова вырезали: ни о каком риске упоминать было нельзя.

— Я так понимаю, концерты сильно «редактировали»…
— Безбожно! Пугачева выступала три часа, а в эфир пошло песен 10-11. По поводу программы мы с ней в гостинице «Москва» беседовали. С Аллой и ее группой «Рецитал», музыкальным руководителем которой был известный композитор Руслан Горобец, приехали трио Бориса Моисеева «Экспрессия» и Владимир Кузьмин. Кстати, песня «Две звезды», впоследствии ставшая хитом, впервые прозвучала именно в Чернобыле.

— Какой вам показалась Примадонна?
— Очень спокойной, сосредоточенной. Объяснила, чего хочет, какую аппаратуру привезла, — там три тонны было. Рассказала, что привезла блок новых песен: «Сто друзей», «Прости, поверь»… В конце встречи я призналась: «Знаете, Алла Борисовна, когда я шла к вам, меня предупреждали, что вы сложный человек, а вы такой не показались». Она улыбнулась: «Я такая только с теми, кто не хочет работать». А потом спросила: «Что мне лучше надеть?». «То, что потом носить не будете», — говорю. Она выбрала костюм, который купила в Париже: ультрамодный пиджак и леггинсы. На голову бант шикарный повязала. А потом и за костюм, и за бант вся съемочная группа рассчиталась: нам не хотели давать командировочные. Еле ведомость подписали!

— Как приняли Пугачеву чернобыльцы?
— Она выступала уже не в ДК, а на открытой площадке посреди поля, и за людьми этого поля видно не было. На экскаваторах приезжали, в ковшах сидели! На наши машины, огромные «магнолии», сажали каких-то военных чинов, и видеоинженеры выскакивали с криком: «Сними лишних! Крыша провалится!». Посреди концерта, когда было уже очень темно, отошли провода и отключились все осветительные приборы. Нам пришлось искать разъем, пробираясь между рядами, раздвигая колени… А Пугачева работала при свете дежурной рампы, концерт останавливать не стала. В финале вызвала на сцену всех, кто ей помогал: водителя трейлера, костюмера, гримера… Директор ЧАЭС сделал ей подарок — костюм ликвидатора. Алла взяла его и просто сказала: «Служу Советскому Союзу!». Впоследствии это тоже вырезали…
А когда мы сделали перерыв и готовились к тому, чтобы перезаписать песни, где был брак по звуку, люди стали просить у звезды автограф. Что было под руками, то и протягивали: клочок бумаги, открытку, томик русской классики… А один мужчина — книжку, куда ставили, какую дозу радиации ты набрал: «Алла Борисовна, Алла Борисовна! Я один из первых пожарных, у меня уже больше нормы, мне скоро домой. Распишитесь, пожалуйста!». Глядя на него, другие тоже стали доставать такие книжки. Когда Алла расписывалась, в глазах у нее блестели слезы.

— Говорят, Пугачева расстроилась, когда узнала, что должна поехать в Чернобыль.
— Приятного в этом на самом деле было мало. Но ее «заказали» ликвидаторы. Посреди лета к ним с инспекцией поехали председатель Совета Министров СССР Николай Рыжков и глава КГБ Виктор Чебриков. Собрали людей, спрашивали, какие есть пожелания: «С продуктами хорошо? Со снабжением нормально?». Когда речь зашла о культурной программе, кто-то высказался насчет Софии Ротару, и вдруг вся публика заорала: «Пугачеву давай!». Гости сделали вид, что не поняли или не услышали, но чернобыльцы не унимались: «Передайте Алле Борисовне, что мы очень хотим ее видеть!». После этих слов Рыжков повернулся к Чебрикову и спросил: «Виктор Михайлович, вы можете передать Алле Борисовне?». Тот ответил: «Постараемся». Мне наши новостийщики рассказывали, они при этом присутствовали.
Эту историю я потом пересказала Пугачевой. Она посмотрела на меня внимательно и говорит: «Видимо, так и было, потому что вернулась я из Прибалтики, где отдыхала, и вдруг звонок: «Алла Борисовна, кхе-кхе? Комитет госбезопасности…». Сам Чебриков! Ну, думаю, опять что-то не то сказала. Оказывается, нет: «Хочу передать вам приглашение выступить в Чернобыле».

— Сделал предложение, от которого трудно отказаться…
— Да. Но реакция была в стиле Пугачевой: «А что, вы не нашли другого способа меня уничтожить?». (Смеется). «Я знаю ваш характер, Алла Борисовна, — сказал Чебриков, — и думаю, вы вполне могли бы петь из четвертого реактора. Но не волнуйтесь: для вас построят отдельную сцену». И площадку действительно построили.

Пугачева, кстати, хотела, чтобы телеверсия чернобыльского концерта начиналась с Моисеева и двух барышень-танцовщиц — блондинки и мулатки. У них был номер «Тройка», когда Боря впереди, а девушки за ним. Но я отговорила: такого юмора руководство Гостелерадио точно не поняло бы. Хотя зрители действительно хотели отвлечься, не думать о проблемах. Они даже шутить пытались на тему аварии, радиации. Помню, вокруг столовой для ликвидаторов бегали две дворняги — большая и совсем крошечная. Их звали Рентген и Миллирентген…

АННА ШЕСТАК. «БУЛЬВАР ГОРДОНА», № 17 (313) 2011, 26 АПРЕЛЬ